Дембеля возвращались в родную страну,
проиграв за кордоном войну.
Пили водку в купе; лишь ефрейтор один
отдавал предпочтенье вину.
Лишь ефрейтор один был застенчив и тих,
и носил он кликуху "Жених",
потому что невеста его заждалась
где-то там, на просторах родных.
Но...Но в хмельном кураже порешили они
растянуть путешествия дни
и по Волге-реке прокатить налегке.
Ах, ефрейтор, пусть едут одни!
Ах, ефрейтор, пускай они едут себе!
Ни к чему эти шутки тебе!
Ты от пули ушёл, и от мины ушёл -
Выходи, дурачок, из купе!
Ведь соседская Оля, невеста твоя,
месяц ходит сама не своя,
мать-старушка не спит, на дорогу глядит...
Мчится поезд в родные края!
Но с улыбкой дурною и песней блатной,
в развесёлой компаньи хмельной
проезжает ефрейтор родные места,
продолжает в каюте запой.
Вниз по Волге плывут, очумев от вина.
Даже с берега песня слышна.
Пассажиры боятся им слово сказать.
Так и хлещут с утра дотемна!
На четвёртые сутки, к полудню проспясь,
головою похмельной винясь,
он на палубу вышел в сиянье и зной.
Блики красные плыли у глаз.
И тогда-то Её он увидел, бедняк;
и не сразу он понял, дурак,
а сперва усмехнулся похабной губой,
а потом уже вскрикнул и - Боже Ты мой! -
вдоль по борту пошёл кое-как.
Дева белого плёса и тихой воды,
золотой красоты-наготы,
на белейшем коне, в тишине, в полусне...
Всё, ефрейтор злосчастный, кранты!
Всё, ефрейтор, пропал, никуда не уйдёшь!
Лучше б было нарваться на нож,
на душманскую пулю, на мину в пути.
Всё, ефрейтор; уже не уйдёшь.
...И на первой же пристани бедной Жених
вышел на берег, грустен и тих.
И расспрашивать стал он про Деву свою,
желтокосую, голую Деву свою,
Деву плёса в лучах золотых.
Ничего не добившись, он лодку нанял,
взад-вперёд по реке он гонял,
и однажды он вроде бы видел Её,
но вблизи он Её не признал.
После в чайной он пил, и в шашлычной он пил,
в станционном буфете бузил,
и с ментами подрался, и там, в КПЗ,
всё о Деве своей говорил.
Говорил он о Деве смертельной своей,
голосил он и плакал о Ней,
о янтарных глазах, золотых волосах,
и блатные ему отвечали в сердцах:
- Мало ль, паря, на свете б...ей!
Но белугой ревел он, и волком он выл,
и об стенку башкой колотил,
и поэтому вскорости был у врачей,
и в психушку затем угодил.
И когда для порядка вкололи ему,
чтоб не очень буянил, сульфу,
и скрутила его многорукая боль,
и поплыл он в багровую тьму,
среди тьмы этой гиблой, в тумане густом,
он увидел вдали за бортом,
он за бортом вдали различил-угадал
этот остров в сияньи златом.
И, к нему подплывая, в счастливых слезах
на безумных, горящих глазах
и с улыбкой блаженства и светлой любви
на бескровных от боли губах,
озаряясь всё больше, почти ослеплён
блеском тёплых и ласковых волн
и сиянием белых прибрежных песков,
свою Деву разглядывал он.
И Она улыбалась ему и звала,
за собою манила-вела:
навсегда-навсегда, никуда, без следа,
никогда, мой любимый, уже никогда,
и вода под копытом светла.
Ну, давай же, садись, дурачок, на коня!
Обними же, не бойся, меня!
Мы поедем с тобой навсегда, без следа,
никуда, дурачок, как песок, как вода
в сонном мареве вечного дня.
Дева белого плёса, слепящих песков!
Пощади нас, прости, дураков!
Золотая краса, золотые глаза,
белый конь,
а над ним и под ним - бирюза...
Лишь следы на песке от подков.
@темы:
Кибиров,
река,
о любви,
о смерти