"Ты гори, невидимое пламя".
И пустыня уже приготовила Ему вертеп.
И небо уже зажгло для Него звезду,
и пастухи уже развели огонь, разложили хлеб,
и волхвы потекли в путь,
и праведники вострепетали в аду…
Словно бы им привиделся сияющий вертоград.
И они Царю его сказали: “Благослови!”,
пав пред ним…
Блаженнейший виноград
Он давал вкушать умирающим от любви…
И на всем лежал отсвет этой звезды и покров мглы,
и ангелов стало так много на острие
наитаинственнейшей иглы,
пришившей небо к земле.
И лестница протянулась от самых седьмых небес
от первых и от последних дней
до этой сухой земли с ветрами наперевес,
до этих бесплодных слез, до этих мертвых камней.
И каждый стал думать, что ему принести
Младенцу, Мужу скорбей:
пещера сказала: животных в теплой шерсти,
пустыня сказала: люльку моих зыбей.
Золото, ладан, смирну – волхвы сказали,
а твердь
сказала: звезду,
а нищий очаг – огня.
А пастухи – свое ликованье,
а Ирод сказал: “смерть”,
а сердце мое: “Меня,
принеси меня!”
И небо уже зажгло для Него звезду,
и пастухи уже развели огонь, разложили хлеб,
и волхвы потекли в путь,
и праведники вострепетали в аду…
Словно бы им привиделся сияющий вертоград.
И они Царю его сказали: “Благослови!”,
пав пред ним…
Блаженнейший виноград
Он давал вкушать умирающим от любви…
И на всем лежал отсвет этой звезды и покров мглы,
и ангелов стало так много на острие
наитаинственнейшей иглы,
пришившей небо к земле.
И лестница протянулась от самых седьмых небес
от первых и от последних дней
до этой сухой земли с ветрами наперевес,
до этих бесплодных слез, до этих мертвых камней.
И каждый стал думать, что ему принести
Младенцу, Мужу скорбей:
пещера сказала: животных в теплой шерсти,
пустыня сказала: люльку моих зыбей.
Золото, ладан, смирну – волхвы сказали,
а твердь
сказала: звезду,
а нищий очаг – огня.
А пастухи – свое ликованье,
а Ирод сказал: “смерть”,
а сердце мое: “Меня,
принеси меня!”